Сказ о том, как полковник Стрелков войну поджигал

Виктор Милитарев о тех, кто борется за свою свободу, и о тех, кто терпит
Интервью «Кто ты, «Стрелок»?», которое Игорь Стрелков дал Александру Проханову для газеты «Завтра» 20 ноября 2014 года вызвало, на мой взгляд, очень странную, чтобы не сказать, глубоко неадекватную реакцию. Точнее, эту реакцию вызвали несколько фраз Игоря Стрелкова, вырванные из контекста интервью. Интервью, надо сказать, довольно длинного.
Вот эти несколько фраз: «Но спусковой крючок войны все-таки нажал я. Если бы наш отряд не перешел границу, в итоге все бы кончилось как в Харькове, как в Одессе. Было бы несколько десятков убитых, обожженных, арестованных. И на этом бы кончилось. А практически маховик войны, которая до сих пор идет, запустил наш отряд. Мы смешали все карты на столе. Все! И с самого начала мы начали воевать всерьез: уничтожать диверсионные группы «правосеков». И я несу личную ответственность за то, что там происходит. За то, что до сих пор Донецк обстреливается, - я несу ответственность».
Эти слова Игоря Стрелкова вызвали истерическое злорадство всевозможных «друзей Украины». Они тут же заорали на разные голоса: «Этот скотина Гиркин, этот массовый убийца сам признался в том, что он поджигатель войны. Сам признал свою ответственность за массовые убийства». Ну ладно. Друзья Украины, они такие. У них в голове вместо мозгов пармезан с устрицами.
Но и нормальные люди почему-то переполошились. Тут же начались разговоры: «Ах, зря Игорь Иванович это сказал. Не надо ему было сознаваться». «Да это его из Кремля заставили», - послышалось в ответ. «Чтобы убрать его с игровой доски. А он вынужден был согласиться».
Как я уже говорил, вся эта реакция представляется мне крайне странной и чудовищно неадекватной. На мой взгляд, Игоря Стрелкова никто не «заставлял» произнести процитированные выше слова. Он просто в свойственной ему манере в очередной раз сказал правду. И правда эта, на мой взгляд, такова, что у Игоря Стрелкова нет никаких оснований ее стыдиться.
Вообще, считать, что Игорь Стрелков «признался в чем-то постыдном» могут, наверное, только те люди, которые живут согласно известному советскому афоризму «лишь бы не было войны». То есть те люди, которые считают, что война всегда при любых условиях хуже мира.
Согласно этой логике, агрессора необходимо умиротворять. Насильнику нужно уступать. А все слова про «свободу», «чувство собственного достоинства», « унижения» - это просто сотрясение воздуха. Как выражалась по этому поводу моя покойная бабушка, «лучше быть одну минуточку трусом, чем всю жизнь мертвецом».
Людей, живущих согласно такой логике, Гегель в «Феноменологии духа» назвал «рабами». А людей, ценящих свободу больше жизни - «господами». Эти рассуждения Гегеля были, кстати, очень популярны во Франции после войны. Наверное, французские философы при помощи гегелевской «диалектики рабства и господства» пытались себе объяснить, как случилось, что Франция легла под Гитлера почти безо всякого сопротивления.
А вот у нас рассуждения о «рабстве и господстве» оказались гораздо менее популярными. Наши философы предпочли Гегелю Льва Гумилева. Впрочем, гумилевская «пассионарность», в сущности, почти синоним гегелевского «господства». Пассионариями Гумилев называл людей, готовых жертвовать своей жизнью ради своих убеждений. Совершенно то же самое, но не так обидно. Гораздо приятнее называться «гармоником», чем «рабом».
Но факт остается фактом. У нас этих самых «гармоников», тех, которые «не пассионарии», подавляющее большинство. То есть, выражаясь безо всяких околичностей, мы с вами в основной массе жуткие трусы. Потому всем кагалом и на Стрелкова набросились.
Что ж тут странного? Людям, смиренно терпевшим Ельцина, людям, со зрительским любопытством наблюдавшим за реалити-шоу «расстрел Белого дома», людям до сих пор терпящим ельцинских олигархов, действия Игоря Стрелкова нравиться не могут.
Другое дело, что мы — народ парадоксальный. В мирное время трусы, на войне герои. И когда наши «друзья и партнеры» смертельно боятся нас, помня о смертоносной стойкости русского солдата, они в своем страхе не ошибаются.
Возможно, именно это имеется в виду в знаменитой нашей самохарактеризации - «русские долго запрягают, но быстро едут». И, честное слово, в подавляющем большинстве применений этого афоризма имеется в виду вовсе не пресловутый «бессмысленный и беспощадный».
В самом деле. Между двумя Великими Крестьянскими войнами — восстанием Пугачева и революцией 1905 года прошло полтора века. И с тех пор никакого «русского бунта» до сих пор не было. Гражданская война не в счет. Там воевали две небольшие пассионарные армии при трусливом молчании и покорном терпении «гармонического большинства». И жертвы, в основном, были среди мирного населения.
А вот почти все войны за прошедшие 300 лет мы выиграли. И выиграли благодаря стойкости и героизму русского солдата. Потому что в ситуации, когда государству на нас наплевать, мы почти всегда терпим. И чтобы вызвать нас на бунт, нужен уже какой-то переходящий все границы беспредел. Как, собственно, было и при Екатерине, и в 1905 — 1908 годах.
А вот если государство нас поддерживает и призывает, и если при этом мы хоть немного верим в то, что защищаем справедливость, мы проявляем чудеса героизма. А уж если мы стопроцентно уверены в том, что государство призвало нас на войну за правое дело, то мы непобедимы. Как было в Великую Отечественную.
То есть, повторю, тут требуется одновременное выполнение нескольких условий. Преодоление на время нашего извечного конфликта между государством и народом, «общиной» и «дружиной». Вера в то, что мы боремся за правое дело. Ну и, наконец, собственно организационно-военные условия. С одной стороны, военная организация и дисциплина, что, возможно, почти исключительно в рамках государства, ибо с самоорганизацией у нас, как известно, не очень. А с другой, то, что Гумилев называл «пассионарной индукцией». То есть ситуация, когда пассионарии как бы «заражают» своей пассионарностью в иных условиях крайне трусливых гармоников.
А если этого нет, то пассионарны у нас сегодня только часть бандитов, часть бритоголовых, часть казаков, прежде всего, так называемые «волчатники», и, разумеется, несколько десятков тысяч «псов войны» - постоянных участников всех войн на территории бывших Югославии и СССР.
И я думаю, что все то, о чем я сейчас говорил, Игорь Стрелков понимает не хуже, а, скорее всего, гораздо лучше, чем я. И вывод я этот делаю отнюдь не только из общих соображений о ментальности отставного полковника ФСБ Игоря Всеволодовича Гиркина, с которым у меня найдется десяток-другой общих друзей и знакомых.
Этот вывод я, в первую очередь, делаю на основе тех самых высказываний Игоря Стрелкова в интервью Александру Проханову, комментарием к которым и является данная колонка.
В обсуждаемых словах Игоря Стрелкова присутствуют три мысли, выраженные в его фирменном лаконично-концентрированном стиле.
1. Если бы мы не заняли Славянск, то все обошлось бы без войны, ограничившись несколькими десятками, максимум — несколькими сотнями жертв незаконных и жестоких репрессий.
2. Наши действия привели к «запуску маховика войны», нажали на «спусковой крючок войны».
3. Мы вызвали это, в первую очередь, «ликвидацией диверсионных групп правосеков».
То есть, формально говоря, мы имеем ответы Игоря Стрелкова на три вопроса.
Что было бы «без нас», «само по себе»?
Что мы сделали?
Каким образом мы это сделали?
И, хотя, сколько я понимаю, центр ответа Стрелкова на эти вопросы содержится в чеканных метафорах «маховика» и «спускового крючка» войны, словно бы сошедших со страниц то ли генерала Клаузевица, то ли командарма Свечина, но все подробности, как мне кажется, следует искать в первом и третьем тезисах Стрелкова.
Что значит «без меня все бы свелось к десяткам убитых, сожженных или заключенных в тюрьму»? Да то и значит, что описанные выше характерные свойства нашего народа не меняются при переходе государственной границы между Россией и Украиной.
Жители Новороссии и Слобожанщины, кем бы они ни были, «русскими», «украинцами» или вообще, прости, Господи, «русскоязычными», такие же трусы и «терпилы», как и большинство населения нашей страны.
Не будь Евромайдана и случись на Украине относительно свободные выборы, и больше половины избирателей «Юго-Востока» проголосовали бы за кандидатов, декларирующих «федерализм», «двуязычие» и «внеблоковый статус» Украины. Причем, абсолютно независимо от того, насколько эти кандидаты будут выполнять свои обещания.
Точно также «после Майдана» они будут требовать референдума и, если он, паче чаяния, состоялся бы, проголосовали бы на нем абсолютным большинством «против Киева».
Однако при этом активистов «непрерывных митингов» в любом областном центре-миллионнике найдется не больше нескольких сот человек, как, впрочем, и в любом аналогичном российском областном городе.
На митинги по выходным соберется не больше нескольких тысяч человек, а полсотни тысяч удастся набрать только в более-менее экстремальных обстоятельствах. И то при условии отсутствия репрессий. А то, знаете, нужно на работу ходить, на жизнь зарабатывать, семью кормить. И вообще, вы знаете, нам здесь жить. А кто недоволен гораздо больше нас, те давно либо в Москве, либо в Нью-Йорке.
Но при всех этих практически неотличимых от российских обстоятельствах, у ситуации в русскоязычной Украине присутствует одно, но фундаментально важное отличие — наличие того, что сегодня стали именовать «Правым сектором». То есть наличие харизматичных радикалов определенного направления, постоянно готовых «бросаться на амбразуру» и, так сказать, «грызть стенки клетки». С пеной у рта, разумеется.
И благодаря этому, бритоголовая бандеровская гопота немедленно приобретает все свойства «господ» и «пассионариев». То есть, в точности по Гегелю приобретает непобедимость и харизму «отцов-основателей государства». И это при том, что речь идет в действительности всего лишь о кучке мелких и злобных гопников и гоблинов. Но на фоне массовой трусости и Ляшко — соловей!
То есть «без Стрелкова», но с «Правым сектором» все бы с полной неизбежностью должно было бы закончится именно так, как это сформулировал Стрелков. Десятками, максимум сотнями убитых и посаженых в тюрьмы.
А ответ на вопрос как предотвратить такое развитие событий содержится в третьем тезисе Стрелкова. О ликвидации диверсионных групп «Правого сектора». Я поясню, о какой «ликвидации» идет речь.
Украинские волонтеры, не важно, из «Правого сектора», «Свободы» или вообще беспартийные пробираются на позиции стрелковского ополчения и совершают «казнь москалика». То есть убивают ополченца. А стрелковские ополченцы ловят таких убийц и расстреливают их. «По приговору военного трибунала». То есть совершают над ними классический «суд Линча».
То есть «группа граждан» убивает своих политических противников. Без суда и следствия. А в ответ эти политические противники сами объявляют себя «группой граждан». И производят ответное убийство. В котором, собственно говоря, и происходит конституирование гражданского общества.
В Америке, к примеру, оно именно таким образом и возникало. Об этом, кстати, и Гегель говорил. По его словам, рабы обретают свободу, когда наконец преодолевают свой извечный страх смерти, собираются вместе и убивают господина. Так, по мнению Гегеля, раб становится гражданином.
И если Новороссия победит, на что я искренне надеюсь, то оборона Славянска может стать таким же символическим событием как «бостонское чаепитие», «собрание в зале для игры в мяч» или «взятие Зимнего».
То есть демонстрация ответной силы одновременно лишает бывшего силового монополиста звания «господина» и способствует превращению «рабов» в «граждан».
Но, с другой стороны, эта демонстрация ответной силы и является «нажатием на спусковой крючок войны». Потому что правосеки, как известно, упоротые, и «на место каждого убитого приходят десятки его соратников». А это уже, в свою очередь, и есть «запуск маховика войны». Не говоря уже о том, что «ликвидация диверсионных групп правосеков» является типичным «вызовом огня на себя».
То есть потому Игорь Стрелков и говорит о своей личной ответственности за эту войну, что отлично понимает, что его действия в адрес правосеков были одной из причин бомбардировки сначала Славянска, а потом и других городов и сел Донбасса авиацией и артиллерией украинской армии.
То есть, с одной стороны, Игорь Стрелков никогда не «нападал первым». Его агрессия всегда носила ответный характер. Но поскольку он имеет дело с бандитами, неважно, волонтеры ли это из «Правого сектора» или депутаты и министры из Киева, то и агрессия в ответ на его ответную агрессию носит бандитский характер. Включая использование артиллерии и авиации против мирного населения.
И Стрелков это не только сейчас понимает, но и понимал тогда. Почему и говорит о своей ответственности. А кто здесь прав? Лично я при всей своей трусоватости придерживаюсь мнения, что «есть вещи поважнее мира». Гете правильно сказал: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». А если вы не согласны, ну что ж? Терпите дальше.
Виктор Милитарев