"Я выдавал свидетельство о прекращении крепостного права"

Авторы закона о печати рассказали, как в стране рождалась свободная пресса.

Закон «О печати и других средствах массовой информации» был принят Верховным Советом СССР 12 июня 1990 года. Его первые строки гласили: «Печать и другие средства массовой информации свободны. Цензура отменяется». Таким образом авторы законопроекта — член-корреспондент РАН Юрий Батурин, профессор и доктор юридических наук Михаил Федотов и кандидат юридических наук, адвокат Владимир Энтин — заложили юридическую основу формирования в стране свободных СМИ. Сам же закон действовал вплоть до распада СССР — всего полтора года. Впоследствии, 27 декабря 1991-го, был принят новый закон «О СМИ», который действует и поныне. Как признаются сами законодатели, он представлен «в очень искореженном виде».
По этому случаю в московском офисе общества «Мемориал» прошел круглый стол, организованный совместно с Государственной публичной исторической библиотекой (ГПИБ) России. В ходе мероприятия авторы закона поделились своими воспоминаниями от работы над советским законом и оценили его влияние на свободу СМИ.
В начале круглого стола председатель правления международного «Мемориала» Арсений Рогинский сказал, что с перестройкой началась новая эпоха для печатного слова — сначала наступил бурный расцвет самиздата всех форматов, а затем был принят закон «О печати». «Эти полтора года существования закона были коротким и очень глубоким периодом развития нашей свободы», — признал он, предположив, что аналогичный душевный подъем испытывали верившие в демократию и идеалы свободы люди летом 1917 года.
В свою очередь, директор ГПИБ Михаил Афанасьев отметил, что в годы перестройки для сбора новых материалов в Исторической библиотеке был создан специальный сектор «нетрадиционной печати». На сегодняшний день этот отдел — одна из крупнейших в стране коллекций, отражающих плюрализм мнений в советском обществе в конце 1980-х.
От расцвета до заката самиздата
Выступая с докладом на тему: «"Новый" самиздат. Неподцензурная печать в ожидании легитимизации», заведующая Центром социально-политической истории ГПИБ Елена Струкова отметила, что между этими двумя явлениями — самиздатом и цензурой и законом о печати — была своего рода связующая нить, политика гласности, объявленная в годы перестройки, и ее производная — неформальная печать.
В 1987 году Михаил Горбачев на январском пленуме ЦК КПСС в заключительном докладе подчеркивал: «Печать должна поддерживать гласность в стране и информировать наш народ. Но она должна это делать ответственно — такое пожелание мы высказываем. Не сбиваться на сенсации, на поиски жареных фактов. Нам нужна пресса как активная участница перестройки».
Далее партия действовала осторожно, боясь потерять контроль над ситуацией. Но в какой-то момент это все-таки произошло, и в резолюции XIX партийной конференции в июле 1988 года говорилось о недопустимости использования гласности в ущерб интересам Советского государства. Позже Горбачев в воспоминаниях написал, что пресса выходила из-под контроля.

Москвичи покупают самиздатовскую прессу, 1989 год Фото: Владимир Акимов / РИА Новости
«В действительности же политика гласности дала мощный прорыв, изменивший советское общество и показавший, что возврата к монополии государства на периодическую печать, на свободное слово уже не будет. И этот сигнал был принят обществом», — сказала Струкова. Начиная с 1987 года в выпусках «Московских новостей», «Огонька», телевизионных передачах «Взгляд» и «Пятое колесо» появляются достаточно острые сюжеты о массовых репрессиях, неизвестных страницах истории, борьбе с коррупцией, с критикой командно-административного аппарата — это то, что в советской печати еще совсем недавно не присутствовало.
Но далее события развивались, с одной стороны, стремительно, с другой же — абсолютно незаметно для современников. Начиналась трансформация самиздата в то, что называется независимой прессой. В 1989 году Историческая библиотека начала собирать неформальную печать. В 1985-м в ее коллекции насчитывается шесть изданий, в 1986 году их 17. В 1987-м цифра немного увеличивается — до 48. Этот год считается датой рождения неформальной печати, потому что 1 августа 1987-го выходит знаменитая «Экспресс-хроника» Александра Подрабинека, которая существовала до 2001 года, а также «Референдум» Льва Тимофеева и «Гласность» Сергея Григорьянца.
1987-й докладчик назвала «точкой невозврата», за которой следует уже другая эпоха: в 1988 году в коллекции библиотеки насчитывалось уже 245 изданий, тогда же на митингах появляется множество газет из Прибалтики, в первую очередь рижская «Атмода», выпускавшаяся Народным фронтом Латвии, и «Согласие и возрождение» — газета общественно-политической организации «Саюдис».
«На самом деле эти издания не были такими уж неформальными. Благодаря скользкому закону о потребительской кооперации в республиках Прибалтики данные газеты смогли печататься в типографиях республиканских комитетов КПСС. Но для ситуации в Советском Союзе они являлись примером голоса свободы, поскольку публиковали информацию о деятельности общественных организаций на всей территории СССР», — отметила Струкова. По ее словам, из-за этого по популярности с прибалтийскими газетами могли сравниться только «Свободное слово» партии «Демократический союз» Валерии Новодворской и «Экспресс-хроника».
В 1989 году ситуация с самиздатом продолжила развиваться — в коллекции уже 920 изданий. Именно на это время приходится большинство выпусков неформальных газет, среди которых особо выделяются журнал Конфедерации анархо-синдикалистов «Община» и газета «Гражданское достоинство» партии «Конституционные демократы». В этом же году зародилась еще одна тенденция — газеты-объединения избирателей, в том числе и «Хроника» которая создавалась как издание в поддержку Бориса Ельцина.

Фото: Соловьев Андрей / ТАСС
В 1990-м в коллекции насчитывались уже рекордные 1642 наименования. Но как раз в этом году многие газеты начали переходить на типографский способ воспроизведения благодаря закону о печати. С другой стороны, некоторые издания регистрировались и стали выходить как газеты политических партий и организаций (например, газета «Демократическая Россия»).
«Нельзя сказать, что закон о печати сообщество неформальных изданий восприняло однозначно», — добавила она. Поправка в законе о том, что издания с тиражом до 999 экземпляров можно было не регистрировать, привела к тому, что многие газеты заявляли свои тираж именно этой цифрой, показывая тем самым нежелание регистрироваться.
В то же время возможность регистрации была палкой о двух концах для неформалов. Например, тираж газеты «Хроника» до регистрации иногда достигал 80 тысяч экземпляров. Выйдя же из подполья, она начала терять своего читателя, в 1991 году появляется всего девять выпусков газеты, а затем — еще меньше.
«Но вся эта история, что закон о печати открывал дорогу в профессиональную журналистику, которая пришла на смену боевым листкам неформалов. Я не думаю, что он являлся могильщиком неформальной прессы, в этом было виновато время. К 1991 году выполнена задача таких изданий, страна перешла к демократическим выборам, плюрализму мнений, и неформалы постепенно начали уходить на второй план», — заключила Струкова.
О привилегии гласности
По словам Михаила Федотова, во времена перестройки хоть и появилась гласность, но она была привилегией. Газете «Атмода», «Вестнику» Народного фронта Эстонии разрешили издаваться, другим — нет. Всюду это решалось в рабочем порядке партийными органами. То, что можно напечатать в журнале «Огонек», нельзя было сделать в другом издании. И то, что являлось возможным опубликовать в одном месяце, не означало, что такой же материал мог появиться месяцем позже.
Эта привилегия давалась в разовом порядке. В подтверждение Федотов привел слова главного редактора газеты «Вечерняя Москва» Семена Индурского, произнесенные им в глубоко советское время: «Главный редактор нашей газеты может опубликовать любую статью. Но только один раз».
«Но это, конечно, преувеличение из-за работы цензора, без штампа которого невозможно было поставить текст даже в набор для печати. И именно "Закон о печати и других средствах массовой информации" превратил привилегию в право», — резюмировал Федотов.

Валерия Новодворская (в центре), 1990 год Фото: Федосеев / РИА Новости
Создание закона о печати 1990 года
Владимир Энтин отметил, что, изучая тему свободы печати в политической системе современного капитализма, он вышел на любопытную закономерность: для современного капитализма характерно, что фактически действующий режим СМИ гораздо более либерален, чем тот, что прописан в законодательстве. И это расхождение тем больше, чем увереннее себя чувствует правящая группа. «Однако в СССР все было наоборот. В теории всегда говорилось, что право — это масштаб свободы, а мы шутили, что предел свободы. Значит, если мы пойдем по такому же пути и не будем максимально расширять пределы свободы в проекте закона о печати, то никакой свободы не будет», — добавил он.
Также он сделал вывод, что, во-первых, в рамках административно-командной системы если нет законодательства и специального министерства, то никакие широковещательные меры не срабатывали. Во-вторых, в условиях упорного противостояния в те времена российской и союзной властей создавалось некое окно возможностей, позволяющее продвинуть наиболее либеральную версию законопроекта, так как в этом случае соперничающие власти будут меряться либеральностью и демократичностью. «Все эти благие идеи мы попытались опробовать и внести в текст закона», — резюмировал адвокат.
«Мы организовали круглый стол в "Московских новостях" под флагом Союза журналистов СССР, чтобы как-то легализовать наш проект (который был уже наполовину написан) и подстраховаться. Мы понимали, что подобная инициатива может быть серьезно наказуема, нас как минимум уволят с работы и стоит сказать спасибо, если не посадят. На этом круглом столе было решено собрать рабочую группу для создания законопроекта. Она состояла человек из 15 и, естественно, не собиралась ни разу. Зато мы быстро дописали наш документ, но при каждом вопросе, кто нам разрешил вообще этим заниматься, всегда ссылались на Союз журналистов СССР, тем более что его председателем на тот момент был главный редактор газеты "Правда" Виктор Афанасьев», — констатировал Михаил Федотов.
Но дальше авторы законопроекта столкнулись с проблемой его печати: «Московские новости» и журналисты не смогли этого сделать из-за цензуры. В итоге Михаил Федотов договорился с коллегами из Эстонского совета журналистов и проект напечатали в спортивной газете Sportileht на эстонском языке. Через две недели этот текст был опубликован якобы в переводе с эстонского в газете «Молодежь Эстонии». В дальнейшем он разошелся по всем изданиям от Калининграда до Владивостока. Это стало возможным, потому что существовало некое правило: если что-то однажды было уже напечатано, не требовалось проходить цензуру повторно.
Юрий Батурин отметил, что данный проект, как ни странно, в итоге проталкивала именно ЦК КПСС, а препятствовало этому большинство Съезда народных депутатов и Верховного совета СССР. Главными же инициаторами закона были секретарь ЦК Александр Яковлев и глава советской Ассоциации политических наук Георгий Шахназаров. А для написания текста законопроекта привлекли профессиональных юристов, что позволило внести необходимые элементы в текст, обойдя при этом внимание парламентариев.

Выступает член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев Фото: Палладин / РИА Новости
По словам Федотова, когда закон вступил силу, он «взорвал» систему партийных государственных СМИ. В нем были заложены небольшие, но действенные нормы. Например, в четвертой статье документа говорилось, что каждая редакция СМИ является юридическим лицом, самостоятельно хозяйствующим субъектом, действующим на основании своего устава. И все они превратились из подразделений партийных, профсоюзных и других издательств в самостоятельные не только с юридической, но и с хозяйственной стороны.
Плюс к этому, в законе была еще одна взрывоопасная норма — о том, что каждый гражданин, а также трудовые коллективы могут быть учредителем СМИ. Начиная с 1 августа 1990 года в Министерстве печати и массовой информации России выстроилась очередь из главных редакторов, держащих в руках протокол собраний трудового коллектива и принятый устав редакции.
«И выдавая свидетельство о регистрации, я понимал, что освобождаю газеты и журналы, выдаю свидетельство о прекращении крепостного права, — признался Федотов. — Но не все захотели этим воспользоваться. И даже сейчас огромное количество СМИ пребывает в положении, в каком закон их застал в 1990 году, и совсем не мечтают ни о какой свободе, а хотят лишь повышения зарплаты и предоставления им еще каких-то льгот, которые полагаются государственным чиновникам».
Также Федотов рассказал об одной из первых попыток создания закона о печати в СССР, предпринятой в 1968 году. Он обсуждался на заседании Политбюро осенью 1968 года, во время которого секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов заявил: «От отмены цензуры в Чехословакии до ввода советских танков в Прагу прошло несколько месяцев... Если мы примем этот закон, кто и через какое время будет вводить танки в Москву?»
«И Суслов был абсолютно прав, он видел в этом законе угрозу. Закон о печати был принят 12 июня 1990 года (одновременно с принятием Декларации о суверенитете России), а 19 августа 1991-го в Москву вошли танки», — указал он.
Помог ли закон стать прессе «четвертой властью»?
СМИ вряд ли можно считать властью, если исходить из теории юриспруденции, считает Батурин. «Что такое власть, не знает никто. Имеются тысячи определений. На самом деле они характеризуют проявления власти, а не ее саму. В политической философии есть классическое определение, что такое власть: А обладает властью над Б, если Б делает то, что он не стал бы делать без усилий А. С этой точки зрения пресса, конечно, обладает признаками власти, потому что без ее усилий многие государственные органы не стали бы что-то делать», — пояснил он.

Фото: Владимир Федоренко / РИА Новости
Федотов также усомнился, что к прессе можно употреблять подобный термин: «Это никакая не власть. Ведь если подходить с такой точки зрения, то Церковь тогда, получается, — пятая власть? А профсоюзы — шестая? Семья — седьмая? "Пресса — четвертая власть" было правильным в советской системе, где она смыкалась с реальной властью. В обычном обществе пресса — это зеркало. Иногда правдивое, иногда выпуклое, порой битое, а подчас и кривое. Печати не нужно придавать роль, которую она играть не может и не должна. Хотя, в принципе, четвертая власть — это власть общественного мнения. И в подобном случае СМИ выступают одним из его выразителей».
Федотов указал, что произошедшее с прессой не вина закона. Он не панацея от всех бед. «Написанный нами союзный, а потом российский закон был основан на идее сделать хороший закон, который позволит СМИ работать свободно и формировать культуру свободной прессы», — подчеркнул он.
Кроме того, по его словам, даже хорошо сделанный закон может не очень продуктивно работать. Закон о печати в СССР действовал всего лишь полтора года до распада Союза. Написанный же на его основе закон «О средствах массовой информации» в России действует уже 25 лет. Однако за это время в внесено огромное число поправок, которые просто его обезобразили. Хотя оставшаяся в нем несущая конструкция позволяет желающим сохранять свою свободу.
«Лучшее, что можно сделать с законом "О СМИ", — не трогать его. Все, что работает в цивилизованной стране, где устойчивые институты демократии, не работает у нас», — подытожил Федотов. С ним согласился Батурин, добавив, что от внесения поправок ситуацию так просто не изменить. Использование закона зависит не только от законодателя, но и от правоприменителя, общества и государства, в котором этот закон применяется.
Виктория Кузьменко